Оглядываясь на недавнее прошлое, христианам важно осознавать, какие традиции близки им самим. Каждая традиция способна дать своим приверженцам повод для благодарности. Ни одна из них не совершенна, в том числе и те которые носят гордое имя «библейских». Чтобы одновременно оценить достоинства и недостатки той или иной традиции нам следует определить степень ее полезности в публичном чтении и индивидуальном изучении Писания. При этом ее сторонники не должны прибегать к избирательному прочтению или экзегетическим уловкам. Именно здесь особенно остро стоит истинная задача исторической экзегезы (в противоположность экзегезы ложной, которая на деле является попыткой разрушить христианскую веру как таковую). Суть взаимоотношений церкви с преданием заключается не в том, чтобы, как официально заявляет католическая церковь, предание и Библия сливались в едином потоке. Мы должны позволить преданию оставаться самим собой — живым голосом церкви, состоящей из обычных людей, которые, стремясь к познанию Писания, порой заблуждаются, а порой достигают сияющих высот библейской истины. Вот почему каждому новому поколению приходится решать эту задачу заново. Предание повествует о наших истоках. Но лучшим проводником в будущее является само Писание.

Точно так же разум предполагает отказ от произвольных трактовок в пользу совокупности лексических, контекстуальных и исторических факторов. Разум устанавливает пределы необузданному полету фантазии толкователей. Взять, например, предположение, которое со всей серьезностью рассматривается современными лжеучеными о том, что Иисус был на самом деле членом египетской масонской ложи. Разум требует, чтобы всякая трактовка была осмысленной. Конечно же, вопрос о том, что считать осмысленным и разумным остается спорным, но не в той степени, чтобы свести на нет все возможные дискуссии. Для этого нам необходимо хорошо изучить окружающий контекст и содержащиеся в нем предрассудки. Вот почему возникает насущная потребность в публичных дебатах, а не в состязаниях в пустословии. Слишком часто обсуждение спорных вопросов сводится к использованию риторических приемов с целью, образно выражаясь, смести с шахматной доски фигуры противника еще до начала игры.

Разум обращает наше внимание на многочисленные выдающиеся открытия в области биологии, археологии, физики, астрономии и так далее, проливающие свет на Божье творение и состояние человека. Это, разумеется, не предполагает необходимости уступить давлению со стороны атеистической или рационалистической науки. Нельзя забывать о том, что наука, в противоположность истории, изучает повторяемые явления. Кроме того, разум не следует бездумно отождествлять с достижениями современной науки, как если бы существовало некое естественное богословие, прямой путь от пробирки к утверждениям о Боге и его царстве. Разум больше напоминает законы гармонии и контрапункта: он создает не сами мелодии, а язык, в контексте которого эти мелодии обретают свое звучание.

Таким образом, разум — не альтернативный источник истины, независимый от Писания и предания. Это необходимое дополнение, жизненно важное средство, позволяющее убедиться в том, что мы действительно прислушиваемся к Писанию и преданию, а не к отзвуку собственных голосов. Кроме того, он заставляет нас прислушиваться друг к другу, напоминая о том, что мы живем в одном мире и созданы одним Богом, который открылся нам в Иисусе Христе. Разумный диалог — это часть образа жизни, который Бог противопоставляет миру насилия и хаоса. Возможно поэтому, говоря о разумном поклонении, Павел настаивает на необходимости преображения через обновление ума (Рим. 12,2) и противопоставляет это искушению. Все вышесказанное имеет первостепенное значение как в обсуждении роли Писания, так и в других областях.

В наше время мы особенно нуждаемся в многоступенчатом представлении о Писании, соответствующем тому, которое мы наблюдаем у ранних христиан. Необходимо признать важность жанра, художественного оформления, литературного стиля и т. п., а также значительное влияние, оказываемое ими на наше восприятие текста. Еще важнее понимать основное различие между Ветхим и Новым Заветами, его суть и причину. Пренебрегая этим различием, мы неизменно возвращаемся к бесплодным спорам между теми, кто говорит: «В Библии сказано то–то и то–то» и отвечающим им: «Ну да, а еще в Библии сказано, что прелюбодеев надо побивать камнями и что нельзя носить одежду, сшитую из разных типов ткани». Нам крайне необходимо преодолеть это препятствие и перейти к более серьезным занятиям.

Именно здесь уместно будет вспомнить об идее герменевтики «в пяти актах», которую я предложил в пятой главе книги «Новый Завет и народ Божий». Там я подробно рассуждал о том, что Библия содержит в себе модель толкования, предполагающую осознание нами своего места в общей драме и дающую характеристику каждого действия. В Писании различаются пять действий божественной драмы: сотворение, грехопадение, Израиль, Иисус и церковь.

Позволю себе три вступительных замечания к этой модели:

1) ранее предлагались и другие формулировки данной модели, но, поскольку это всего лишь модель, я рад возможности ее усовершенствования, хотя в нашем случае мы будем придерживаться первоначальной версии;

2) я с радостью признаю, что последняя сцена в новозаветной картине будущего, которая открывается нашему взору в заключительных главах Откровения, больше похожа на начало новой пьесы, написанной в продолжение прежней;

3) кроме того, я готов признать, что в моей модели делается более ощутимый акцент на грехопадение, нежели у многих других библеистов. Не имея желания спорить здесь по этому вопросу, скажу лишь, что события, описанные в Быт. 3, лежат в основе большой части новозаветных писаний, а не только Посланий Павла. Хотя в первом веке иудеи придерживались различных взглядов на происхождение зла, общее представление о совершенном творении, оскверненном грехом, было широко распространено и, скорее всего, преобладало и в раннем христианстве.

Независимо от того, что думает читатель по поводу данного алгоритма толкования, важно, чтобы мы понимали Писание и свои взаимоотношения с ним в контексте некого всеобъемлющего повествования, придающего смысл каждому отдельному тексту. Нельзя, с одной стороны, сводить Писание к набору вечных истин, а с другой — делать его «строительным материалом» для своих молитв. На структурном уровне и то и другое означало бы предательство по отношению к самому Писанию.

В соответствии с моей схемой сейчас разыгрывается пятое действие — наступил век церкви. Он начался с Воскресения и Пятидесятницы, а первыми действующими лицами стали апостолы. Основополагающим документом был Новый Завет, а предполагаемый финал ясно описан в таких отрывках, как Рим. 8,1; Кор. 15 и Откр. 21–22. В самом центре предлагаемой мною модели, а также всего многоступенчатого представления о том, как проявляется авторитет Писания, находится следующее: живущих в пятом действии связывают с четырьмя предыдущими весьма неоднозначные отношения, причина чего заключается не в нашей измене традициям своих предшественников, а, как раз напротив, в нашей верности их части истории. Если бы один из персонажей в пятом акте пьесы «Все хорошо, что хорошо кончается» начал бы вдруг повторять монологи из первого действия, пьеса потеряла бы всякий смысл. Мы должны действовать в соответствии с требованиями настоящего момента истории, сохраняя преемственность предыдущих действий (мы не вправе менять само повествование или пьесу). Но в то же время мы наблюдаем и определенный разрыв с прошлым, когда воистину начинает твориться все новое. Мы призваны хранить нерушимую верность прошлому и с радостным нетерпением смотреть в будущее. Так, например:

1)мы не должны думать, будто живем в раю, в мире, где нет зла, и поэтому можем на собственном опыте сравнивать «то, что есть» с «тем, что должно быть». Принципиально мы вправе сравнивать то, что было (т. е. Быт. 1–2), с тем что должно быть. Однако практически это трудно осуществимо, поскольку содержание первых глав Бытия сжато и стилизовано, а искупление вместо возвращения в Эдем обещает переход к новому творению, в котором старое уже не будет восстановлено в своем прежнем обличии, а предстанет перед нами в преображенном и окончательно завершенном виде;